О. З. Кандауров
Египетские аллюзии в романе М. А. Булгакова “МАСТЕР И МАРГАРИТА”
Египет является истоком Афро-Евразийской континентальной цивилизации. Как восприемник атлантской культуры - он не только почти не исказил её аборигенскими примесями, но пронёс как высший сакрамент и святая святых через толщу последних ста веков человеческой истории. Генетически чистых атлантов (в потомках) изыскивали в Египте и ставили фараонами (фара-он - свет он; пер-о-о - отец он), т. е. максимально длили живое присутствие в Египте наследия Атлантиды, «Земли отцов» (1).
Тайны древнеегипетского гнозиса до сих пор не разгаданы. Высота мышления египетских мудрецов остаётся недосягновенной для восприявших её две тысячи лет назад европейцев, мистические глубины - почти неисследованными. Мифологическое пространство-время реально воспринимали как адекватную человеку (в его высшем, посмертном состоянии) среду обитания только в стране Кеми (2). Мир этот и мир тот представлены двумя “одноимёнными” божествами: Сетом (фр. cet - сей) и Тотом. Воланд “воплощает” в себе оба эти начала: конечно, он Князь Мира сего, но по структуре и сути не этот, а тот (Тот), что неоднократно ненавязчиво подчёркивается в Романе.
“- Вот и он, лёгок на помине, - весело сказал Воланд (речь идёт об Абадонне. - ОК), и Маргарита, увидев чёрные пятна, тихо вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда.
- Да ну вас! - крикнул тот. - Какая нервность у современных людей!” (6; 198, курсив мой. - ОК).
Конечно, он бог Тот, которому, по преданию, приписывается изобретение системы Тарот (Тот + Ра). В Романе это заявлено недвусмысленно:
“Ещё разглядела Маргарита на раскрытой безволосой груди тёмного камня искусно вырезанного жука на золотой цепочке и с какими-то письменами на спинке.
Несколько секунд продолжалось молчание. «Он экзаменует меня…» - подумала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в ногах” (7; 367, курсив мой. - ОК).
В этих шести строках текста есть всё: и египетская безволосая грудь (египтяне умели выводить волосы и этим отличались от обросших волосатых дикарей-варваров, т. е. берберов), и скарабей (жук-навозник, лепящий из навоза шарики и толкающий их иногда чрезвычайно далеко в свои укромные хранилища) - образ небесной силы, катящей по небосклону солнце, причём именно шар, а не диск, как воспринимали даже в позднейшие времена наше светило плоскотики-аборигены. Скарабей был символом счастья, возможности возникновения Высокого из низкого; он был живым примером упорного, самозабвенного труда, одинокой волевой целенаправленности, одоления невозможного, страсти к усилию, превосходящему границы естества. Именно на такой энергетике возводились все строения Древнего мира. Наличие её взыскует увидеть пытливый глаз Экзаменатора-Сатанаила в стоящей перед ним женской особи, пытающейся (наивно) пленить его скромными прелестями пола. Строгость и снисходительность, пронзительно сочетающиеся в Воланде, чётко фиксируют новый этап его существования, когда эту - совсем не египетскую снисходительность - стало возможно себе позволить. Ибо милосердие стало иногда стучаться в человеческие сердца благодаря приходу две тысячи лет назад в мир Главы Ведомства Милосердия. Снисходительность Сатанаила стала возможна только после нисхождения на землю Планетарного Логоса.
В скарабее обнаружился в последнее время ещё более глубокий символический смысл: так как форма его спинки напоминает двуполушарный человеческий мозг, то возникают невероятной мощности соответствия. Ра-зум, катящий Солнце, - это уже концепция вровень с параметрами Воланда; тогда становится особенно пронзительной его величавая рекомендация Мастеру: “Ум берегите пуще всего”(3) (7; 187).
[Отказавшись в процессе работы над Романом от образа жены Пилата Клавдии Прокулы, Булгаков заменил её “громадным остроухим псом”, следующим за хозяином даже в царстве мёртвых. В нём без труда узнаётся египетский бог Анубис (dog - god), сопровождающий путешествующих по ту сторону бытия и обратно.] Густой египетский мистический фон постоянно присутствует в произведении. Особенно резко он прочерчен в Древних главах:
“- Ты был в Египте?..
- Да, я был. <…>
- Почему о тебе пишут - «египетский шарлатан»?
- А я ездил в Египет с Бен-Перахая три года тому назад, - объяснил Ешуа. <…>
- Слушай, можно вылечить от мигрени, я понимаю: в Египте учат и не таким вещам” (7; 116, 120, 122, курсив мой. - ОК).
Имеется в виду рассказ в Талмуде о том, что Иешуа Назарет был с компаньоном в Александрии, где якобы научился колдовству, и, вернувшись, «свёл Израиля с пути». Иешуа жилист, лёгок, подвижен и бесстрашен, как настоящий египтянин - именно так его воспринимает грузный, инертный, ипохондрический римский прокуратор, у которого в ранних вариантах текста не хватает даже желания турнуть в шею вульгарного (как он отмечает про себя) любовника своей жены. Может быть, этот унылый железобетон, пронизанный зуммером беспрерывной головной боли, и мешает ему вовремя среагировать на “египетские позывные” стоящего перед ним арестанта.
Абсолютно египетской по своей структуре и мифологическому генезису является фигура кота Бегемота, во-первых, как кота, обожествлённого в Египте и удостоившегося даже мумификации, во-вторых, как бегемота, исконного обитателя долины Нила и тоже обожествлённого жителями страны Кеми. В качестве магов, жрецов и воинов-рыцарей Воландовская компания близка остальным Булгаковским кудесникам-изобретателям (Персиков, Рейн, Ефросимов, Тимофеев, Преображенский). Особенно выразительно поведение мага-профессора из «Собачьего сердца»: его “египетскость” подтверждается манифестированной любовью к опере «Аида», а клановая принадлежность - напеванием хора жрецов «К берегам священным Нила…» из любимого произведения. Булгаков настойчиво повторяет этот гимн-песнопение и даже заканчивает повесть его двукратно пропетой строкой.
В стилистике мифологии «ладьи Ра» решено “сонное видение” Маргариты с наполненным не только поэтичностью, но и глубокой символикой скольжением на лодочке во время поиска-призывания своего утраченного возлюбленного:
“…Что поражало на этом юге, это что солнце не ходило по небу, а вечно стояло над головой в полдне, заливая светом море. И солнце это не изливало жара, нет, оно давало ровное тепло, всегда одинаковое тепло, и так же, как солнце, была тепла морская вода.
Да, как бы ни были прекрасны земные моря, а сонные ещё прекраснее. По морю во сне можно плыть в лодке без вёсел и паруса и с быстротою автомобиля. На этом море не бывает волнений, и над ним не бегут облака.
Итак, всякую ночь Маргарита Николаевна, задыхаясь в волнении, неслась в этой лодке, чертящею кормой стеклянную воду, ловко лавируя между бесчисленных островов. Она хохотала во сне от счастья и, если островок был маленький, просто поднимала лодку в воздух и перелетала через камни, лежащие меж деревьями. Если же остров был велик, стоило пожелать, и море приходило к ней само. Не бурными валами, не с белой пеной, а тихой, не обрывающейся, не растекающейся всё тою же массой своею жидкого синего стекла.
Вдоволь накатавшись, наплававшись, Маргарита гнала лодку к земле” (6; 158-159). Удивительно, чёрт на Патриарших в лодочке скользит, а Маргарита во сне на Море мёртвых - чертит кормой (или - кармой?).
Сатана в мифологии древнего Египта - бог Сет, князь Мира Сего, улавливающий в сети обыдённости, искушающий тупо взирать на болванов из папье-маше в витринах тривиальности. - “Ску-у-ушно на этом свете, господа”. Главное, что Осирис и Сет - родные братья, близнецы, единая кровь.
Одним из священных животных Сета был осёл; иногда он даже изображался антропоморфным существом с длинным тонким туловищем и головой осла. В этом смысле особо значимым становится новозаветный эпизод въезда Иисуса Христа в Иерусалим «на осляти» и тот символический смысл, который придавал ему сам Планетарный Логос. Не просто анонимное соглядатайство, но принципиально парное участие во всех эпизодах земной жизни Христа - таков эзотерический статус Сета-Сатанаила.
В период Древнего царства Сет наряду с Гором почитался богом-покровителем царской власти, как раз это и заявлял Иисус в своих претензиях на звание «царь иудейский».
Согласно древнейшей египетской мифологии Сет спас бога Ра от змея Апопа, пронзив последнего своим гарпуном. Апоп есть воплощение суммы духов нижнего плана (так называемые “духи зла”), энергии инерционного противления естества восхождению души в горнее. Борьба с ним Сета аналогична борьбе Воланда за беспрерывное становление человеческого духа в аспекте нравственного императива Иешуа Га-Ноцри. Опошление аборигенским сознанием неуловимых для примитивного земного законодательства высших гностических откровений привело к тому, что с VIII века до н. э. Сета стали отождествлять с этим самым Апопом (!).
По существу речь идёт лишь о том, что знание подлинной сути Сета стало уделом только посвящённых. Надо ли объяснять, что во всех адекватных интерпретациях личности Иисуса общим знаменателем остаётся его характеристика как Великого Посвящённого? А это значит, что у Иешуа Га-Ноцри нет противников в Небесах. И что Апопом являются на земле все негодяи и ненавистники его от Каиафы до Берлиоза включительно.
Осёл - вместе с волом - был первым апостолом Христа, обогрев его дыханием в пещере рождения. «На осляти» Мария с младенцем Иисусом и Иосифом совершила «бегство в Египет», символически перечеркнувшее древний «исход из Египта» и возвратившее библейский гнозис на круги своя. У лап Великого Сфинкса пережидало Святое Семейство время гонения Ирода. У Большой Пирамиды получил Христос своё первое посвящение - прохождение через 13-ый аркан Смерть, имеющий в этом случае подзаголовок «Избиение младенцев». Когда на том же ослике Мария с младенцем вернулась в Палестину под возгласы встречающих: «Из Египта грядёт Мессия!» - двуединство Гора и Сета, Планетарного (Солярного) Логоса и Сатанаила в египетском верифицирующем преломлении становится самоочевидным. В Древнем Египте их иногда изображали даже одним антропоморфным телом о двух головах: Гора-Сокола и Сета-Окапи (Осла). Семантическое отождествление осла с осью мира заставляло (для наглядности) соотносить Сета не только с окапи, но и с жирафом, на основании чего был разработан сакральный жезл уас, эту шею-ось прицельно демонстрирующий (у - звук трубной вытянутости, ас - осёл).
Египетская подоплёка и Ветхого и Нового Заветов, прочувствованная и понятая автором МиМ до глубин, позволила ему с пренебрежением относиться к представителям собственно иудейского менталитета, этнополитики и логики. Свирепые вепри - Каиафа и Левий Матвей, злобно единоборствующие сквозь ускользающее светлое видение Иешуа Га-Ноцри, не удостаиваются ни малейшего интереса со стороны демиурга-повествователя, проходящего мимо этой грызни, как свары дворовых собак. Рядом с Иешуа всё выглядит более или менее маргинально, и только весёлая нить смеха делает унылую скуку бытия достойной внимания. Что было до того, видно по той томительной тоске, в которой пребывают Иван Бездомный и Берлиоз перед появлением “иностранца”. Что стало после, показано “краешком” в серой пошлости посюсторонней части Эпилога. Ряска сомкнулась, перепуганные было лягушки снова самодовольно заквакали, и только в “простреленной” памяти Ивана Понырёва раз в году фонтанирует лунный прибой.
Воланд исчез, а злоба мира сего осталась. Осталась “жизни мышья беготня” и монотонность заурядности. И приходится только ждать, когда появится Кант, да к нему для беседы пожалует Воланд.
Так что забавное приключение в Москве конца 20-х годов было на самом деле мастер-классом.
Фрагмент из текста книги О. Кандаурова “Евангелие от Михаила”
1. В Египте на основе иератического письма возникла древнееврейская письменность (протосинайское письмо). Самые древние образцы греческого письма в виде туристских надписей на памятниках зафиксированы там же.
2. Ум - оум - Аум.
3. “Произошло это, чтобы исполнилось сказанное Господом через пророка: «Из Египта призвал Я Сына Моего»” (Мф 2, 15).
