СИМВОЛИЗМ ОГНЯ
2. ОГОНЬ КАК ОБЩЕАРИЙСКИЙ СИМВОЛ
Замечательный этнограф Джеймс Джордж Фрэзер всё свое исследование “Золотая ветвь” построил вокруг мифа о роли хвойной омелы, растущей на дубе (который, ко всему прочему, мог в мифических представлениях играть роль Мирового дерева). Омела защищает дуб, придавая ему особые мифологические качества. Считается, что омела, будучи срезанной в день весеннего или летнего солнцестояния, приобретает качества, аналогичные мифическому жар-цвету, а дуб после этого можно срубить и использовать как топливо. Ритуальное сжигание дуба, по Фрэзеру, восходит к общеарийским древним ритуалам. Он пишет об особой роли огня в культе Дианы (богиня леса, приносящая удачу на охоте, благословляющая людей потомством), в котором священные обряды совершаются у семейных очагов, а у святилища проводятся факельные ритуалы. Не случайно Диана изображается с факелом в поднятой правой руке (арийский корень “ди” - “яркий”). Неугасимый огонь в святилище, поддерживаемый девственными девами-весталками (Диана Немийская носила титул Весты). Огонь питался древесиной священного дуба - дерева верховного бога латинян Юпитера, который олицетворялся в фигуре царя-жреца. Фрэзером выдвигается гипотеза о том, что дуб представлялся древним арийцам в качестве источника энергии солнца. Именно ради поддержания энергии солнца жгли ритуальные костры.
Культ Весты в Риме - один из наиболее древних, наиболее насыщенных социальным смыслом. Огонь, поддерживаемый весталками, считался олицетворением мощи Рима. Им причащали в случае приема в общину. Раз в год огонь гасили и зажигали вновь трением двух кусков дерева, чтобы потом от священного огня зажечь огни домашних очагов, где вход в дом назывался вестибул - в честь Весты.
В дополнительном томе к “Золотой ветви” Фрэзер пишет об угандийских весталках - домашних женах бога огня. Связь огня с происхождением рода прослеживается у племен Берега Слоновой Кости и Судана, где было приняло хранить кусок обугленного дерева, которым основатель деревни или дома разжигал первый огонь.
Помимо священного символа общины, огонь использовался в разного рода ритуалах также и для магического управления погодой. В одних случаях для вызывания дождя производится имитация молнии путем высекания искр из горящих головней (Прибалтика), в других дождь должен был прекращаться после заливания горящей ветки особого дерева водой (арабы) или подбрасывание горящей золы (Новая Британия). Считалось, что присутствие мертвеца, скончавшегося от ожогов, усиливает воздействие магии (Индия). Аналогичные поверья имеются и в Европе - у французов
Наиболее распространенная функция огня - очистительная. Известен ритуал очищения иностранцев (или лишения их опасных магических способностей). Например, тюркские шаманы, принимая римских послов, обносили вокруг них кадящие благовония. В Афганистане и Персии по случаю прибытия путника, прежде чем он войдет в селение или переступит границу, жгут огонь и воскуряют благовония. В Новой Британии известен ритуал изгнания злых духов, во время которого совершается обход домов со священным огнем и сохранение огня в жилище в течение трех суток, чтобы избавить селение от того или иного бедствия. Зулусы для достижения плодородия окуривают растения дымом костра, очищая их от болезней.
Очистительные огни бедствия зажигались в Европе в период наступления эпидемии чумы или падежа скота. Перед зажжением таких огней все костры в округе тушились. Затем огонь добывался с помощью трения. В отличие от диких африканских племен, у которых добыча огня - дело рук одного человека, вращающего деревянную палочку, добыча огня у европейских народов происходила при помощи трения массивных кусков дерева, которые вращались группой людей, использующих веревку, которую наматывали на вращающийся деревянный вал. Золу из костров бедствия разбрасывали по полям, ею мазали лица и долго не смывали; посыпали ею больные места, смешивали с водой и пили; от углей разжигали очаги в своих домах, после чего подогревали воду и кропили ею больных людей и скот.
Регулярные очистительные ритуалы огня связаны, по всей видимости, с кельтскими традициями, о которых пишет Фрэзер. У древних кельтов 1 ноября, скорее всего, считалось началом года. В этот день от священного огня возжигались остальные огни, совершалось гадание с целью предсказать будущее, а души умерших возвращались в прежние жилища, чтобы погреться у огня. Одновременно с ними пространство заполняется ведьмами, феями и домовыми. Последних должны были отпугивать костры, разжигаемые во дворах и на вершинах холмов.
Кельтские праздники накануне 1 мая (Вальпургиева ночь или кельтский день Бельтана - belltaine, ирл.) и накануне 1 ноября (день Всех Святых или кельтский праздник мертвых) никак не связаны с солнечным календарем или земледельческим циклом, замечает Фрэзер. Но ученый рассматривает современную ему климатическую ситуацию в Европе. В России как раз эти даты и являются поворотными в сельском цикле - начало сева и конец сбора урожая. Кроме того, Фрэзер отмечает, что указанные даты важны для скотоводческой культуры. Действительно, древние кельты и славяне были в основном скотоводческими народами.
Ритуал очищения от злых сил широко распространен в языческих (или христианизированных) ритуалах Европы. Костры зажигают в основном во время солярных праздников (дни равноденствия и солнцестояния) и накануне 1 мая (Бельтановы огни) на вершинах холмов, в поле или на дороге. Вокруг них танцуют, через них прыгают. Распространены также обычаи бегать с факелами по фруктовым садам и полям (”изгнание злого сеятеля”), сжигать человеческие чучела из соломы (”ведьма”, “смерть”, “старая жена”, “бабушка зима”, “пасхальный человек”, “иуда”, “лютер”, “купала”) или кошек, в которых, якобы, превращаются колдуньи. Иногда с горы спускают горящее колесо. Эти ритуалы избавляют от пожаров, от неурожая, приносят плодородие. По тем же мотивам сквозь огонь прогоняли скот, чтобы излечить его от болезней. В огонь смотрели сквозь цветы, чтобы избежать глазных хворей.
Ритуальные костры отчасти распространены и среди мусульман Северной Африки (особенно в Марокко и Алжире). Мусульмане окуривают дымом сады, поля и дома. Празднование летнего солнцестояния у них во всем аналогично европейскому и, вероятно, заимствовано из общеарийской традиции. Между тем, все чисто мусульманские праздники связаны с лунным календарем.
Целебные или защитные свойства ритуалов огня объясняются либо солярным мифом (в огне заключена сила солнца), либо надеждой уничтожить распространяющуюся по воздуху заразу (очистительная теория). Очевидно, оба элемента присутствуют в этих ритуалах.
Как и в культе Дианы-Весты, в ряде огненных ритуалов более позднего времени, сохранилась традиция зажигания “живого огня”.
Накануне католической Пасхи было принято гасить огни в церквах и возжигать их снова при помощи кремния или увеличительного стекла. От этого огня зажигалась большая пасхальная свеча, от которой зажигались остальные свечи. В Германии во многих местах от “нового огня” зажигается костер вблизи церкви. Обугленные ветки от него сжигаются в домашних очагах с молитвой от пожара, молнии и града. Другие ветки относят на поля и в сады для защиты посевов от паразитов и града. Пепел от пасхального костра во время сева подмешивают к зерну.
Аналогичные ритуалы возжигания нового огня существуют и у африканских племен, например, в Нигерии и др.. В Южной Африке некоторые племена считают, что новый огонь необходимо возжигать после чьей-нибудь смерти в деревне.
Встречаются такие ритуалы и у северо-американских индейцев, которые ежегодно производят коллективное очищение огнем перед сбором нового урожая. Для этого гасится весь огонь в деревне и жрец добывал новый огонь с помощью трения двух палочек. Считалось, что этот священный огонь, помещенный в алтаре, пожирал все преступления и грехи, кроме убийства. Старый огонь считался оскверняющим.
Огонь, по мысли Фрэзера, связан со смертью духа огня, и в связи с этим сожжение соломенного чучела восходит к человеческим жертвоприношениям. На это указывает ряд чрезвычайно близких имитаций.
Например, в северо-шотландском обычае XVIII века, когда один из кусков яичного пирога, подготовленного на ритуальном костре, доставался кому-либо из участников ритуала, его шутливо пытались бросить в огонь, на весь год наделяли позорным прозвищем “бельтанов черт” и некоторое время говорили о нем как о мертвеце.
В Нормандии до XIX века существовало братство Зеленого Волка, глава которого выбирался в день летнего солнцестояния (день Иоанна Крестителя). Его ловили, бегая вокруг костра, потом имитировали сожжение.
Фрэзер полагает, что данного рода ритуалы происходят от древнего кельтского обычая человеческих жертвоприношений, которые проводились раз в пять лет. Галльские жрецы приносили в жертву преступников или пленных, захваченных на войне (их считали колдунами или одержимыми злым духом). Одних умерщвляли, других сжигали заживо, помещая в огромные плетеные чучела, олицетворявшие собой дух дерева, пепел которого должен дать плодородие почве. Этот ритуал сохранился в обычаях изготавливать огромных плетеных великанов для праздничных шествий (прослеживается в Европе до XVIII века) и сжигать кошек, олицетворяющих дьявола, в плетеных корзинах (иногда - змей, лисиц, петухов, в которых, как считалось, обращаются ведьмы).
Сожжение человека, олицетворявшего собой дух дерева, Фрэзер считает ритуалом, свойственным всем европейским арийцам и принесенным ими в Европу из своей древней прародины.
Действительно, именно дерево для арийцев было источником огня, добываемого с помощью трения. Дерево было и основным топливом. Соответственно, реконструкция образа жизни древних праарийцев позволяет изобразить их как жителей холодных лесов, для которых жизненно важно хранить огонь и уметь его разводить. Распространенность культа огня среди диких племен Африки и Америки, по всей видимости, объясняется тем пространством, которое в древности охватила арийская цивилизация, навязав другим народам свои обычаи.
ЕДИНЕНИЕ С ОГНЁМ
Символика коренится в бессознательном, символы не создаются, а лишь открываются во внелогическом ассоциативном откровении. Огонь - извечный символ бессознательных психических процессов, тот символ, который способен к преобразованию бессознательного и созданию новых качеств личности. Огонь приближает к богам.
Мирча Элиаде отмечает: «Очень многие “примитивные” племена представляют себе магико-религиозную силу как “горение” и выражают ее словами, которые обозначают “тепло”, “гореть”, “очень горячий”. Вот почему “примитивные” чародеи и маги пьют воду с солью или перцем, или едят чрезвычайно острые травы. Они считают, что это усиливает их внутреннее “тепло”. В современной Индии магометане считают, что общаясь с Богом, человек становится “горячим”, а о том, кто творит чудеса, говорят, что он “кипящий”».
Магико-религиозная сила в целом ряде религиозных традиций рассматривается как “горение”, присущее мистикам, магам и воинам. Шаман, демонстрирующий овладение огнем демонстрирует причастность к сверхчеловеческому состоянию, превращающему человека в дух.
Обрести священную силу огня можно и при помощи других способов, отличных от шаманских и мистических техник. Воин становится “горячим” во время инициирующего поединка. Как отмечает М.Элиаде, ирландский герой Кухулин после своего первого подвига становится таким горячим, что для остужения его ярости приходится использовать три бочки воды, первая из которых разлетается на части, вторая кипит и лишь третья выдерживает температуру. В тантризме соединение противоположных сущностей Шивы и Шакти связано с физическим выделением тепла - “…сверхъестественное тепло сигнализирует о реализации парадокса, посредством которого превосходит человеческого состояние”.
Вместе с тем, такого рода огонь вызывается демоническими силами, и аскетические техники предполагают тушение гнева и внутреннего жара. В ведизме, как и в современной йоге, предписывалось бороться с искушением обрести чрезмерную силу. Духовное горение имеет иную природу и не связано с температурным жаром.
Огненные ритуалы, по всей видимости, отражают глубинную связь некоторых народов и культур и отъединенность их от других народов и культур. В этих ритуалах человек соединяется с огнем и образует сущность, близкую к божественной. В иных культурах обожествление не имеет столь тесной связи с огнем.
В Ведах Агни олицетворяет огонь, свет, солнце, молнию и считается первым человеком. Агни возникал и исчезал вместе с огнем - прятался в грозовом облаке или в деревянном диске, с помощью которого огонь извлекали трением. Согласно древней мифологии люди произошли от огня и таили в себе огонь жизни. Многие жреческие касты в Ведах считаются ведущими свое происхождение от огня.
Отношение к культам огня со стороны эллинов и христиан было вполне лояльным, хотя ни те, ни другие не отождествляли огонь с божеством и использовали его лишь как символ, сопутствующий божественности. В противоположность этому спокойному отношению к огню-символу у арабов - последователей ислама - зороастрийские храмы огня вызывали дикую ненависть, равно как и у монгольских орд, вырезавших поголовно и зороастрийцев, и христиан, и мусульман. Если у первых изничтожение храмов огня было связано с насильственным обращением в ислам, то вторые насильственно обращали непонятых ими (или особенно ясно понятных?) огнепоклонников в мертвецов.
Греческое отношение к огню встречало много аналогий в завоеванных Александром Македонским землях. Под греческим влиянием парфянская монетная система безболезненно отождествила в изображениях Зевса и Ахура-Мазда, Аполлона и Митру. Без особого труда можно видеть прямые мифологические совпадения в отношении этих персонажей к разным формам существования огня.
Мы обнаруживаем присутствие аналогов Агни и перенявшего часть его черт Шивы также в славянских сказках и мифах. В русской сказке присутствуют Царь Огонь, олицетворяющий гром, Огненный Змей, воплощающий стихию огня, связанный с богатством и кладами (аналог жар-птицы, воплощения бога грозы), в славянской мифологии действует Сварог - бог огня. Подобно Агни, славянские мистические персонажи связаны с любовью (внушают страсть), очагом (рарог - огненный вихрь, огневая птица). Огненный Агни может прятаться в воде, а Парджанья - бог грозы и дождя, или Рудра - повелитель неба и молний, также сочетающие в себе огненную и водную стихию, подобны Зевсу-громовержцу и славянскому Перуну.
И все-таки при всех мифологических аналогиях, славяне, более других народов неравнодушны к огню, который для них редко становится страшен и опасен. Огонь воспринимается как личность. Ему в потушенной на ночь печи оставляют “для питания” полено и горшок с водой. Считалось грехом плевать в огонь, лить в него нечистоты или затаптывать ногами. Домашний очаг считался священным местом. В дальний путь славяне брали с собой щепоть золы из очага и горсть родной земли.
Славянский повелитель огня Перун изображался в виде человека с кремнием в руке, подобном молнии. Рядом с идолом Перуна горел неугасимый огонь, отчего Перун считался одновременно и богом огня. Огненного цвета папоротник назывался “Перунов цвет” (светицвет, жар-цвет) и считался магическим, помогающим отыскивать клады, исцелять болезни, знать будущее, понимать язык зверей и птиц. Это фантастическое растение, возможно, есть аналог “аленького цветочка” из известной сказки.
В христианской мифологии аналог огненного божества - серафимы (”огненные”, “пламенеющие”), приближенные к божьему престолу. Из пушкинской интерпретации хорошо известен сюжет о том, как один из серафимов очищает уста пророка горящим углем. Божественное приходит к человеку через соединение с огнем.
В древнеславянской мифологии огонь и вода - два священных естества. Простонародное понимание мистических свойств воды и огня сводилось к тому, что их соединению приписывались волшебные качества. Святой или целебной считалась та вода, которой коснулся огонь: дождь от тучи с молниями, вода, в которую ударила молния, вода, в которую опущены угольки, роса, подсвеченная первыми лучами солнца. Цветы (светы) - воплощение огня, которые в процессе гадания даруют мудрость, а с нею и правду. Молния у славян считалась летучим цветком. Славяне всегда гадали вблизи огня или у воды - у печи, в бане. Вещая сила приписывалась углям, кочерге, лучине.
Мы видим, что сущностного антагонизма между древнеарийскими культами огня, славянской и православной традицией нет. Не случайно библейские огнепоклонники, поклонники Молоха - всего лишь малый эпизод, не имеющий к зороастризму никакого отношения. (Огонь в данном случае был лишь инструментом казни или принесения людей в жертву.) Зато налицо явная несовместимость с огнем у мусульман и католиков, молящихся в хладных храмах и не видящих в огне ничего, кроме пытки или страха.
Смешение народов и культур в современную эпоху приводит к тому, что в любой среде можно встретить человека, напрочь лишенного способности видеть в физических явлениях мистические символы. Если арабы сначала удивлялись зороастрийскому поклонению огню, видя в нем всего лишь пламя, а потом изничтожали всю непонятную им культуру, то современный досужий наблюдатель ритуального момента описал его так: “Жгли сухой спирт”.
Вместе с тем, единение с огнем не может опираться на профанный ритуал, изобретенный вне связи с традицией. В этом смысле сухой спирт, действительно, может стать причиной разрушения ритуала воссоединения с огнем.
Вот что пишет А.Ф.Лосев по поводу попыток подменить живой огонь электрическим светом: “Скука - вот подлинная сущность электрического света. Он сродни ньютоновской бесконечной вселенной, в которой не только два года скачи, а целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься. Нельзя любить при электрическом свете, при нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. <…> Нелепо, а главное нигилистично для православного живой и трепещущий пламень свечи или лампады заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения”; “…молиться со стеариновой свечой в руках, наливши в лампаду керосин и надушившись одеколоном, можно, только отступивши от правой веры. Это - ересь в подлинном смысле, и подобных самочинников надо анафематствовать”.
Одних огонь завораживает и побуждает к духовным переживаниям, другим он служит лишь как физическое явление, в котором нет никакого сакрального смысла. Вероятно, здесь наблюдается какое-то глубинное генетическое различие, хранящее память о древнейших катаклизмах, трансформирующих человеческую природу. Для одних соединение с огнем есть страсть обновления и преображения, для других - род психического недуга перед лицом электрической цивилизации.
СОЦИАЛЬНЫЙ СМЫСЛ ОГНЯ
Исследователь утопического сознания Мэлвин Ласки уделял большое внимание метафорическому значению огня и влиянию метафоры огня на социальные процессы. Он отмечал: “Как в легенде, так и в философии судьбоносная связь огня с политикой и властью уходит в глубокую древность, как явствует из Гераклита: “Наступая, Огонь все охватит, осудит и казнит”. <…> Существует даже традиция, согласно которой Гераклит верил в периодичность огромных пожаров - совершенно подобно тому, как революционеры приобрели веру в периодичность восстаний, в которых кровью мучеников поливается дерево свободы. Постоянный двойственный образ революции - всегда кровь и огонь”.
Учение Гераклита и стоиков о мировом пожаре (огонь Зевса пожирает мир, а затем - в периодическом круговороте вновь порождает его) в виде метафоры “мирового пожара” и обновления мира в огне, согласно Ласки, приходит в современность из европейской теологии XVII века. В религиозных войнах она была закреплена в качестве скрытого или явного признака социального потрясения: “Умы, опьяненные этим поджигательским мотивом, редко видят историческую перспективу, которая позволила бы им понять, насколько древня, неизбывна, и, по сути дела, незапамятна история политической пиромании. Они каждый раз снова открывают огонь, когда с детской безрассудностью, а когда - подобно пещерным людям, впервые в веселом возбуждении постигающим источник и смысл пляшущих на стенах теней”.
Эрих Фромм пишет об огне и воде как об универсальных символах: “В каком-то отношении сходен с этим и в то же время отличен от него символ, связанный с водой - морем или рекой. Здесь тоже есть сочетание изменчивости и постоянства, непрерывного движения и все же - постоянства. Мы также отмечаем такие свойства, как подвижность, непрерывность, энергичность. Но есть отличие: огонь - это удаль, быстрота, возбужденность, а вода - спокойствие неторопливость и устойчивость. В огне есть элемент неожиданности, в воде - элемент предопределенности. Вода тоже символизирует подвижность, но это нечто более “тяжелое”, “неторопливое”; оно скорее успокаивает, чем возбуждает”.
В этом рассуждении есть правда наблюдателя-психолога. Но в нем понимание символизма огня лишено глубины, ибо символы рассматриваются вне мифологической и религиозной традиции. В то же время, и такой, отчасти равнодушный взгляд, может принести кое-что для понимания сущности огня-символа. Например, отвлекшись от эмоции и мистической экспрессии, можно понять, что приношения жертв огню и воде в древних религиозных системах как бы восстанавливает положительную обратную связь с природой. Если вода позволяла выращивать растения и кормить домашних животных, то воде делали возлияния сока растений и молока, если огонь давал людям обработку животной пищи, то ему полагались чистые дрова, благовония, животный жир и т.д.
Культ огня в древней индоиранской традиции первоначально был связан с приданием святости данному кому-либо слову (при разделе пастбищ, обмене товарами, помолвках и пр.). Клятва, приносимая в одностороннем порядке, называлась варуна, двусторонний договор - митра. Считалось, что в клятве и договоре таится божество Майинйу, содействующее верным слову и карающее лжеца. Согласно авестийской традиции сущность или дух присутствовал во всех явлениях.
Позднее Митра стал почитаться как бог огня, который сопровождает солнце и следит вместе с ним за верностью договору, Варуна - как бог воды. Вокруг бога огня Митры группировались боги более низкой ступени. Все они отражали собой те человеческие отношения, которые были скреплены обрядом - дружба, доблесть, послушание. Мифология становилась инструментом организации социальной жизни.
Судебные споры у индоиранцев решались с помощью воды и огня (ордалии). По указанию вождей и жрецов проходило испытание огнем, согласно которому испытуемый должен был пробежать по узкому проходу между двумя пылающими поленницами. В других случаях на грудь испытуемому выливали расплавленную медь. Если испытуемый оставался жив, он считался невиновным.
Аналогичный обычай известен и в русской традиции. В сложных условиях разрешения споров русская традиция знает принцип состязания, в которых могли участвовать целые родовые общины, которые в упорядоченной схватке в “поле” решали спор меж собой. Считалось, что сила всегда на стороне того, кто прав. Применялись и ордалии, например, “испытание огнем”, когда в руки испытуемому давали раскаленный кусок железа. Отсутствие ожогов свидетельствовало о правоте.
Не случайна здесь связь огня и правоты. Ведь подвергаясь смертельно опасному испытанию человек должен быть настолько уверен в своей правоте, что готов к страшной боли, лишь бы не быть опозоренным. Правота давала испытуемому особую жизнестойкость. Кстати, это доказывает и этическое правило: правота - удел сильных. Слабый человек не может выступить на стороне правды, поскольку в решительный момент изнемогает духовно или физически.
Социальный смысл деяний богов огня универсален и многопланов. В древнеиндийской мифологии Агни - не только бог огня, но и бог жертвенного костра, бог домашнего очага. Основная функция Агни - посредничество между людьми и богами. Он знает все тайны людские, все мудрости, правит законом. Он дружественен к людям, к долгу, соединяет супругов, приносит богатство, поражает врагов. Его черты отчасти угадываются и в Прометее, древнегреческом мифическом герое - титане и богоборце, добывшем для людей огонь, научившем их искусствам и ремеслам.
В славянской мифологии с упрощенным бытовым пониманием символического смысла огня соседствует более глубокое, связанное с Истиной. Хорошо известен сказочный сюжет о том, как главного героя испытывают кипящей водой (интерпретация в сказке “Конек-горбунок”), соединяющей в себе естество огня и естество воды. Правдивого, праведного человека такая вода омолаживает, а злой в ней просто сваривается.
Истина состоит в выборе между жизнью и смертью. Поэтому и огонь связан с истиной, которая как бы преодолевает конфликт между “быть” и “не быть”. Например, в ритуалах почитания Митры во время священной жертвы по обеим сторонам жертвенного быка стоят два юноши - один с поднятым, другой с опущенным факелом. Одна фигура изображает смерть, другая - жизнь.
Прошедший через огонь как бы переходит в иной мир, превосходит самого себя, становится сверхчеловеком, которому суждена особая социальная функция.
Древние славяне считали, что правое дело всегда связано с огнем. (Отсюда, вероятно, следует вести происхождение слова “искренность”.) Ритуальное использование огня в простонародной культуре давало возможность приобщиться к Правде, прикоснуться к Истине или, по крайней мере, задуматься над вечными вопросами.
В сравнении древнеславянских мифов и христианства мы можем видеть множество аналогий в отношении к огню, но бесспорно и различие. Славянская мифология более отчетливо прослеживает связь огня с Истиной и мудростью, различные социальные функции огня, распространенные в ритуалах, в основном свойственны простонародному быту. В христианстве же огонь закрепляется в ритуале, но святость и Истина олицетворяется в большей мере в явлениях света (что является отдельной темой, выходящей за рамки нашего исследования). Это связано с тем, что в древнеславянской мифологии физическое и мистическое не расчленены, как в христианстве.
Продолжение следует…
А. Н. Кольев «Политическая мифология»
Источник: www.savelev.ru
