Карл Густав Юнг
ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ ЛЮДЕЙ ВОСТОКА И ЗАПАДА
Не будет излишним отметить, что Восток не создавал ничего похожего на то, что мы называем «психология», а развил, скорее, философию и метафизику. Критическая философия, родоначальница современной психологии, в такой же мере чужда Востоку, как и средневековой Европе. Следовательно, слово «ум» в том значении, которое ему придают на Востоке, включает некоторую метафизическую коннотацию. Наша западная концепция ума утратила эту коннотацию со времени средневековья, и сейчас это слово стало означать «психическую функцию». Несмотря на то, что мы не знаем и не делаем вид, что знаем, что означает «душа», мы можем иметь дело с феноменом «ума». Мы отказываемся считать, что ум есть метафизическая сущность и что существует связь между индивидуальным умом и гипотетическим Вселенским Умом. Следовательно, наша психология есть наука о феноменах, полностью обособившаяся от метафизики. Развитие западной философии привело к тому, что ум оказался вытесненным из его собственной сферы и оторванным от его изначального единства с универсумом. Сам человек перестал быть микрокосмом, и его душа (anima) больше не является искрой (scintilla), единосущной Душе Мира (Anima Mundi).
Поэтому психология истолковывает все метафизические суждения и утверждения как феномены ума и рассматривает их как положения касающиеся ума и его структуры, исходящие, в конечном счете, из определенных ycтaновок 6eccoзнательного. Она не считает их абсолютно правильными или хотя бы пригодными для нахождения метафизической истины. Когда ум заявляет о существовании Ума Универсума мы констатируем, что он просто делает утверждение. Мы не считаем, что с помощью такого заявления утверждается существование Вселенского Ума. Не существует аргумента, опровергающего это высказывание, как и нет доказательства того, что наш вывод в конечном счете правильный. Психология поэтому считает, что ум не может утверждать ничего того, что находится за его пределами.
Признавая ограниченность нашего ума, мы поступаем в соответствии со здравым смыслом. Я нахожу в этом некоторую жертву, поскольку мы расстаемся с тем чудесным миром, в котором созданные умом вещи и существа движутся и существуют. Это мир “древних” людей, в котором даже неодушевленные предметы обладают живой исцеляющей магической силой, посредством которой они действуют в нас и мы - в них. Рано или поздно нам предстояло понять, что их сила есть в действительности наша собственная сила и их значимость есть создаваемая нами проекция.
Теория познания есть лишь последний шаг, выводящий человечество из детства, из мира, в котором созданные умом образы населяли метафизическое небо и преисподнюю.
Однако несмотря на неизбежную критику с позиций эпистемологии, мы твердо придерживаемся религиозной веры в то, что орган веры позволяет человеку познавать Бога. Как следствие этого Запад заболел новой болезнью - конфликтом между наукой и религией. Критическая философия науки стала как бы отрицательно метафизической; материя была объявлена осязаемой и познаваемой реальностью.
Конфликт между наукой и религией фактически вызван отсутствием взаимопонимания. Научный материализм дал иное имя высшему принципу реальности и сделал вид, что им создано новое и разрушено старое. Если вы назвали этот принцип существования «Бог», «материя», «энергия» или как-нибудь иначе, в соответствии с вашими предпочтениями, вы не создали ничего; вы просто поменяли символ. Материалист - это метафизик malgre lui [Вопреки себе (фр.)]. Вера, со своей стороны, стремится удержать традиционное состояние ума в русле сентиментальности. Она не хочет расставаться с наивным детским отношением к созданным умом и гипостазированным образам. Она хочет, как и прежде, стоять на твердой почве и ощущать себя в безопасности в мире. Вера может включать sac-rificium intellectus [Принесение в жертву интеллекта (лат.)] (при условии наличия этого интеллекта, который может быть принесен в жертву), но не принесение в жертву чувства. Поэтому верующие остаются детьми, а не становятся, как дети, и они не обретают жизнь, потому что не теряли ее. Кроме того, вера конфликтует с наукой и в итоге получает по заслугам, ибо отказывается участвовать в духовном предприятии нашего века.
Всякий честный мыслитель должен признать зыбкость всех метафизических положений и, в частности, всех верований. Он также должен признать несостоятельность всех метафизических утверждений и открыть глаза на тот факт, что не существует никаких доказательств способности человеческого ума вытянуть себя за шнурки, иначе говоря, открыть что-либо трансцендентное.
Материализм есть метафизическая реакция на сделанное неожиданно заключение о том, что познание есть способность ума, а если оно вынесено за пределы мира человека, то - проекция. Эта реакция была «метафизической», поскольку человек со средним философским образованием не мог разобраться в существе гипостасиса, не осознав, что «материя» - всего лишь другое название высшего принципа. Вера также обнаруживает большой страх утратить оплот безопасности, существующий с детства, и оказаться в странном неизвестном мире, управляемом силами, которым нет дела до человека. На самом деле ничто не меняется в обоих случаях; человек и его окружение остаются такими же. Он только должен осознать, что он заперт в своем уме и не может ступить за его пределы даже в состоянии безумия и что образы его мира и его богов определяет его состояние ума.
Как я уже подчеркивал, в первую очередь структура ума ответственна за все, что мы можем утверждать в отношении метафизики. Мы также начинаем понимать, что разум не есть ens per se [Существующий сам по себе (лат.)], то есть независимая умственная способность, а психическая функция, зависящая от состояния психики в целом. Философская мысль есть продукт конкретной личности, живущей в определенное время в определенном месте, а не результат чисто логического и безличного процесса. Имеет она объективную ценность или нет, зависит от того, мало или много людей думают так же. Ум теперь рассматривается как субъективная вещь. Тот факт, что «универсальные идеи» оказались принципами ума, показывает нам, до какой степени является психическим весь наш опыт так называемой реальности. Фактически все, что думается, чувствуется, постигается, есть психический образ, и сам мир существует только до тех пор, пока мы в состоянии создавать его образ. В нас так отчетливо запечатлелся факт нашего заточения и ограничения психическим фактором, что мы готовы допустить даже существование в нем вещей, о которых мы не знаем: мы называем их «бессознательным».
Ум, представлявшийся универсальным и метафизическим, сузился до маленького кружочка индивидуального сознания, глубоко сознающего свою почти неограниченную субъективность и инфантильно-архаическую склонность к беззаботному проецированию и созданию иллюзий. В качестве компенсации утраты мира, который дышал с нами в едином ритме, мы ударились в погоню за фактами. И мы свято верим в то, что это накопление случайных фактов создаст полнозначное целое. Факты погребли нас.
Западная психология трактует ум как умственную функцию психики. Это образ мышления индивидуума. Безличный Вселенский Ум всё ещё упоминается в философских трудах, где он, по-видимому, фигурирует как осколок изначальной человеческой «души». Эта характеристика нашего западного мировоззрения может показаться немного суровой, но я не считаю, что она далека от истины. Во всяком случае, нечто похожее выявляется при сопоставлении с восточным образом мышления. На Востоке ум есть космический фактор, самая сущность существования; в то время как на Западе мы только начали понимать, что он сущностное условие познания и, следовательно, когнитивного существования мира. Нет противостояния между религией и наукой на Востоке, потому что ни одна наука не строится там на страстной любви к фактам, и ни одна религия не основывается на простой вере; существует религиозное познание и когнитивная религия. У наc человек несоизмеримо мал, и на все воля Божия; но на Востоке человек - это Бог, и он сам себя спасает. Боги тибетского буддизма принадлежат к области иллюзорной изолированности и созданных умом проекций, и однако они существуют, но у нас иллюзия остается иллюзией и, следовательно, есть полное ничто.
«Психическая реальность» есть противоречивая концепция, подобно «психике» и «уму». Под последними терминами одни понимают сознание и его содержание, другие допускают существование «темных» или «подсознательных» аспектов. Некоторые включают в психическую сферу инстинкты. Огромное большинство считает психику следствием биохимических процессов в клетках мозга. Строят предположения, что именно психическая сфера заставляет функционировать клетки коры. Кто-то отождествляет «жизнь» с психикой. Но только незначительное меньшинство рассматривает психическое явление как категорию существования per se [Здесь: самого по себе (лат.)] и делает необходимые выводы. Существование психики есть единственная категория существования, о которой мы имеем непосредственное знание, так как ничто не может быть познано, если оно вначале не появится как психический образ. Только существование психического непосредственно можно подтвердить. Мира, не принимающего формы психического образа, фактически не существует. Это факт, который за небольшими исключениями - как например, в философии Шопенгауэра - Запад еще полностью не осознал. Но на Шопенгауэра повлияли буддизм и Упанишады.
Даже поверхностное знакомство с мыслью Востока достаточно для обнаружения глубокого различия между Востоком и Западом. Восток опирается на психическую реальность, то есть на психику как на главное и единственное условие существования. Кажется, что это восточное мировоззрение обусловлено психологией или темпераментом и не является результатом философского анализа. Это типично интровертивная точка зрения, диаметрально противоположная типичной экстравертивной точке зрения Запада. На интроверсию здесь смотрят как на ненормальность, болезнь, то есть к ней относятся отрицательно. Фрейд квалифицирует ее как аутоэротизм, нарциссизм. Однако на Востоке наша хваленая экстраверсия воспринимается как стремление удовлетворять иллюзорные желания, как существование в сансаре. Всякий, кто сталкивался на практике со взаимным критическим отношением интроверта и экстраверта к ценностям друг друга, поймет суть эмоционального конфликта между позициями Востока и Запада. Я должен указать на религиозные аспекты этой проблемы. Христианский Запад считает человека целиком зависимым от воли Бога или, по крайней мере, от Церкви как исключительного и утвержденного свыше земного орудия спасения человека. Восток, однако, настаивает на том, что человек - единственная причина своего совершенствования, ибо Восток верит, что человек достигает Освобождения собственными усилиями.
Религиозная точка зрения всегда выражает и формулирует основную психологическую позицию и связанные с ней специфические предрассудки. Несмотря на все это, Запад - целиком христианский в том, что относится к его психологии. Тертуллианово anima naturaliter Christiana [душа по своей природе христианка (лат.)] справедливо для всего Запада - не, как он думал, в религиозном смысле, а в психологическом. Благодать даруется из какого-то источника, во всяком случае, из внешнего. Любая другая точка зрения - абсолютная ересь. Поэтому вполне понятно, почему принижен мир человеческой души. Всякий, кто стремится установить связь между душой и идеей Бога немедленно обвиняется в «психологизме» или подозревается в болезненном «мистицизме». Восток, со своей стороны, терпимо и с состраданием относится к человеку, находящемуся на «нижних» духовных ступенях, когда он, слепо игнорируя карму, все еще обеспокоен грехом и терзает свое воображение верой в абсолютных богов, которые, если только взглянуть на них повнимательней, не что иное, как пелена иллюзии, сотканная его собственным непросветленным умом. Следовательно, важнее всего психический мир. Это всепроникающее. Дыхание, сущность Будды, То, Дхармакая. Все существование исходит оттуда, и все отдельные формы возвращаются туда. Это главный психологический предрассудок, проникающий во все фибры души человека Востока, независимо от его вероисповедания, довлеющий над всеми его мыслями, чувствами и поступками.
Не менее ограниченным является человек Запада, независимо от того, к какой христианской конфессии он принадлежит. По нему, человек мал внутри, почти что ничто; более того, как сказал Кьеркегор, «перед Богом человек всегда виноват». Страхом, покаянием, обещаниями, послушанием, самоуничижением, добрыми делами и восхвалениями он умилостивляет великую силу, которой не является он сам, а Совершенно Другое, totaliter aliter, абсолютно совершенное и «внешнее», единственная реальность. Если немного видоизменить эту формулу и заменить Бога какой-нибудь другой силой, например, этим миром или деньгами, вы получаете полный портрет человека Запада - старательного, боязливого, преданного, уничижающего себя, предприимчивого, корыстного, не останавливающегося ни перед чем ради обретения благ этого мира - имущества, здоровья, знания, умения, общественного положения, власти и т.д. Я воздерживаюсь от описания того, что произойдет с человеком Востока, если он забудет о своем идеале состояния Будды, ибо не хочу наделять таким незаслуженным преимуществом мои западные предрассудки. Однако я не могу не поставить вопрос о том, насколько возможно и целесообразно подражать другому человеку, перенимая его мировоззрение. Нельзя соединить огонь и воду. Восточный подход выставляет в смешном виде западный и наоборот. Нельзя быть хорошим христианином и самому спасать себя, как нельзя быть Буддой и поклоняться Богу. Лучше всего признать существование конфликта, ибо возможно только безрассудное его разрешение или вообще невозможно никакое.
Сложилось так, что Запад сейчас знакомится с необычными фактами духовной жизни Востока. Бесполезно преуменьшать эти факты или же строить шаткие, ненадежные мосты над зияющими пустотами между Востоком и Западом. Вместо того чтобы заучивать наизусть методы духовной практики Востока и подражательски, совершенно по-христиански - подражание Христу! - следовать им, в какой-то мере насилуя себя, было бы гораздо правильнее выяснить, существует ли в бессознательном склонность к интроверсии, наподобие той, что стала руководящим духовным принципом Востока. Тогда мы сможем строить на нашем собственном основании своими собственными методами. Если же мы перенимаем эти вещи прямо с Востока, мы просто потворствуем нашему западному приобретательству по принципу, что «все хорошее находится в другом месте», откуда оно должно быть доставлено и накачано в наши опустелые души. Мне кажется, что мы, действительно, чему-то научились у Востока, когда поняли, что душа содержит богатства достаточно, чтобы не заимствовать его извне, что мы можем совершенствоваться сами благодаря помощи свыше или без нее. Но мы не сможем реализовать наши устремления, пока не научимся подавлять нашу духовную гордыню и нечестивую самонадеянность. Восточное мировоззрение отвергает чисто христианские ценности, и нехорошо закрывать на это глаза. Если наш новый подход будет собственный, незаимствованный, то есть будет основываться на нашей собственной истории, для его формирования необходимо полное осознание христианских ценностей и противостояния между ними и интроверсией Востока. Мы должны найти ценности Востока внутри, не вовне, ища их в самих себе, в бессознательном, тогда мы увидим, как велик в нас страх бессознательного и как сильно наше сопротивление. Из-за этого сопротивления мы сомневаемся в том, что кажется таким очевидным Востоку, а именно, в самоосвобождающей силе интровертивного ума.
Этот аспект ума практически неизвестен Западу, хотя он составляет самый важный компонент бессознательного. Многие категорически отрицают существование бессознательного. Для нас сознание непостижимо без эго; его отождествляют с отношением его содержания к эго. Если нет эго, нет никого что-либо сознающего. Эго, следовательно, всегда присуще процессу осознавания. Однако восточный ум не знает затруднений в постижении сознания без эго. Признается способность сознания выходить за пределы состояния эго; действительно, в его «более высоких» формах эго вообще исчезает. Такое отделенное от эго состояние ума может быть, для нас только бессознательным по той простой причине, что некому будет его наблюдать. Я не сомневаюсь в существовании состояний ума, выходящих за пределы сознания. Я не могу представить сознательного состояния ума, которое не относится к субъекту, то есть к эго. Эго может лишиться своей силы - у него может быть отнято, например, сознание тела. Но пока есть сознание чего-то, должен быть тот, кто это осознает. Однако бессознательное есть такое состояние ума, которое никакое эго не осознает. Только опосредованно и косвенным путем мы в конце концов приходим к осознанию существования бессознательного.
Тот факт, что Восток может так легко освободиться от эго, по-видимому, указывает на характер ума, который не похож на ум европейца. Безусловно, эго не занимает такого важного места у человека Востока, какое оно занимает у нас. Восточный ум представляется менее эгоцентричным. Также, по-видимому, Хатха-йога, в основном служит в качестве средств ослабления эго путем сдерживания импульсов. Несомненно, более высокие формы йоги, поскольку они приводят к самадхи, связаны с поиском состояния, в котором эго практически исчезает. Сознание в том смысле, который мы придаем этому слову, считается, безусловно, более низким состоянием авидьи (невежества), в то время как то, что мы называем «темным фоном сознания», понимается как «высшее сознание». Следовательно, наша концепция «коллективного бессознательного» будет европейским эквивалентом буддхи - просветленного ума.
Существование таково, как мы видим и понимаем его. Совершенно независимо от личных предрассудков психика ассимилирует внешние факты своим путем, основанием которого в конечном итоге являются законы или модели апперцепции. Эти законы не изменяются, хотя в различные века и в различных частях мира они назывались по-разному. Люди, находящиеся на примитивном уровне, боятся ведьм. Мы, находящиеся на современном уровне, с опаской говорим о микробах. Там каждый верит в привидения, здесь каждый верит в витамины. Некогда люди были одержимы бесами, сейчас они не менее одержимы идеями и т.д.
Субъективный фактор состоит в конечном итоге из вечных схем функционирующей психики. Каждый, кто полагается на субъективный фактор, основывается на реальности психического закона. Следовательно, нет основания говорить об этом человеке, что он ошибается. Если таким путем ему удается распространить свое сознание вниз, чтобы прикоснуться к основным законам психической жизни, он будет обладать той истиной, которую душа обретает естественным путем, если вследствие случайных обстоятельств ей не помешает непсихический, то есть внешний мир. Во всяком случае, его истину можно было бы сравнить с суммой всего знания, приобретаемого путем исследования внешних вещей. Мы на Западе считаем, что истина, только тогда удовлетворительна, когда она подтверждается внешними фактами. Мы верим в самоё точное наблюдение и исследование природы; наша истина должна совпадать с поведением внешнего мира, в противном случае она просто «субъективная». Подобно тому, как Восток отворачивает свой взор от иллюзорных форм майи, Запад сторонится бессознательного и его “бесплодных” фантазий. Однако несмотря на свою интровертивную позицию, Восток знает очень хорошо, как обращаться с внешним миром. Также Запад, несмотря на свою экстраверсию, умеет обращаться с душой и удовлетворять ее потребности.
В своем отношении к религии Запад - экстраверт. Будет неверно считать, что христианство в наши дни настроено враждебно или, по меньшей мере, безразлично к мирскому и плоти. Напротив, хороший христианин - жизнерадостный человек, предприимчивый бизнесмен, храбрый солдат, наилучший в любой профессии. Остается только заключить, что экстраверсия, когда она доходит до такого размаха, не может сформировать внутренний мир, в котором можно было бы найти что-либо не занесенное извне, не созданное с помощью человеческого учения или божественной благодати. Поэтому полное кощунство утверждать, что это дается человеку, дабы он сам достиг спасения. Ничто в нашей религии не наводит на мысль о самоосвобождающей способности ума. Однако новейшая психология считает возможным существование определенных процессов в бессознательном, которые с помощью их символов компенсируют дефекты и беспорядочность сознательного поведения. Когда эти бессознательные компенсации становятся осознаваемыми с помощью аналитических методов, они вызывают такую заметную перемену в структуре сознания, что мы вправе говорить о новом уровне сознания. Этот метод не может, однако, вызывать сам процесс компенсации бессознательным. В этом мы зависим от бессознательной души, или «милости Божьей», - выбор слова не имеет значения. Но этот бессознательный процесс вряд ли может достигнуть сознания без технической помощи. Когда он выносится на поверхность, он в своем содержании обнаруживает поразительный контраст с общим ходом сознательного думания и чувствования. Если бы это было не так, он бы не имел компенсирующего эффекта. Это фактически тот набор образов, встречающихся в мифологии и других архаичных концепциях.
В обычных условиях всякий конфликт стимулирует ум и активность с целью нахождения удовлетворительного решения. Обычно, то есть в условиях Запада, позиция сознания произвольно восстает против бессознательного, поскольку все, исходящее изнутри расценивается в силу предрассудков как низшее или в какой-то мере ошибочное. Но в случаях, с которыми мы здесь имеем дело, молчаливо соглашаются не подавлять явно несовместимые по содержанию состояния, считая, что конфликт должен быть встречен и пережит. Вначале кажется, что решения нет, и этот факт тоже нужно перенести терпеливо. Создающаяся в результате задержка «подстегивает» бессознательное - иными словами, сознательная задержка создает в бессознательном новую компенсирующую реакцию. Эта реакция (обычно проявляющаяся в сновидениях) в свою очередь доводится до сознания. Таким образом, сознательный ум сталкивается с новым аспектом психики, который порождает новую проблему и видоизменяет неожиданным путем старую. Этот процесс продолжается до тех пор, пока первоначальный конфликт не будет удовлетворительно разрешен. Весь этот процесс называется «трансцендентная функция» [См. Psychological Types, p. 601 ff., s. v. Symbol, definition 51.]. Это одновременно и процесс и метод. Создание компенсации с помощью бессознательного - спонтанный процесс; сознательная реализация - метод. Функция называется «трансцендентной», потому что она облегчает переход из одного психического состояния в другое в результате столкновения противоположностей.
Какова бы ни была структура бессознательного, ясно одно: оно содержит неопределенное число мотивов или моделей архаичного характера, в принципе тождественных основополагающим мифологическим концепциям и подобным мыслеформам.
Так как бессознательное есть матричный ум, оно обладает творческим началом. Это место зарождения мыслеформ. Как утверждается в нашем тексте, им является Вселенский Ум. Так как мы не можем придать какую-нибудь конкретную форму бессознательному, утверждение Востока о том, что Вселенский Ум не имеет формы (арупалока) и все же является источником всех форм, представляется психологически обоснованным. Поскольку формы, или модели, бессознательного не принадлежат какому-нибудь определенному времени, являясь, по-видимому, вечными, они наделяют специфическим ощущением вневременности, когда воспринимаются сознанием. Это, как говорится, «время, когда не было времени». Здесь обнаруживается явное сходство с конкретизацией и проецированием бессознательного со всеми его характерными свойствами - его манифестации в сновидениях, его праотцовский мир мыслеформ и его вневременность.
Поэтому интровертивная позиция, переключающая внимание с внешнего мира (мира сознания) и сосредоточивающая его на субъективном факторе (фон сознания), обязательно вызывает характерные манифестации бессознательного, а именно, архаичные мыслеформы, проникнутые «праотцовским», или «историческим» ощущением, а вне их - чувство неопределенности, вневременности, единства. Необычное чувство единства - распространенный опыт во всех формах «мистицизма», и оно обычно происходит от общего загрязнения содержания, которое возрастает по мере того, как притупляется сознание. Почти безграничное загрязнение образов в сновидениях, и особенно в продуктах безумства, свидетельствует об их происхождении из бессознательного. В отличие от четкости и дифференцированности форм в сознании, содержание бессознательного крайне расплывчато, и по этой причине возможно загрязнение любой степени. Если бы мы попытались постичь состояние, в котором нет никакой четкости, мы, наверное, ощущали бы все как одно целое. Следовательно, не исключено, что особое ощущение единства происходит от сублимированного осознания совокупного загрязнения в бессознательном.
Посредством трансцендентной функции мы не только получаем доступ к «Единому Уму», но еще начинаем понимать, почему Восток верит в возможность освобождения человеком самого себя. Если посредством интроспекции и осознания компенсации бессознательным можно трансформировать состояние ума и таким образом прийти к разрешению болезненных конфликтов, очевидно, можно было бы говорить об «освобождении собственными силами». Но, как я уже намекал, есть загвоздка в этой самонадеянной претензии на освобождение собственными силами, ибо человек не может вызывать по желанию эти компенсации бессознательным. Он должен полагаться на вероятность того, что они могут иметь место. Любопытно, что восточная философия, по-видимому, почти не знает об этом весьма важном факте. И именно этот факт дает психологическое обоснование точке зрения Запада. Кажется, что западный ум обладает очень сильной интуицией относительно роковой зависимости человека от некой темной силы, которая должна сотрудничать, если все будет обстоять благополучно. Действительно, если бессознательное не может сотрудничать в любое время в любом месте, человек мгновенно теряется в своей самой обычной деятельности. Может отказать память, действия утратят согласованность, ничто не будет интересовать, нельзя будет сосредоточиться, и такие нарушения могут стать причиной серьезного расстройства, смерти в результате несчастного случая, неспособности осуществлять профессиональную деятельность, душевного потрясения. Раньше люди называли богов неблагосклонными. Сейчас мы предпочитаем называть это неврозом и видим причину в недостатке витаминов, в расстройстве эндокринной системы, в переутомлении или расстройствах половой функции. Сотрудничество бессознательного - это то, о чем мы никогда не думаем и всегда принимаем как само собой разумеющееся, и оно есть, поистине, очень серьезное обстоятельство, когда внезапно перестает действовать.
По сравнению в другими расами - китайской, например, - у белого человека психическое равновесие или, сказать проще, мозг, представляется слабым местом. Мы, естественно, стремимся уйти от наших слабостей - факт, которым можно объяснить тот вид экстраверсии, которая всегда ищет безопасности путем доминирования над ее окружением. Экстраверсия идет рука об руку с недоверием к внутреннему человеку, если вообще осознается его присутствие. Кроме того, мы все склонны недооценивать вещи, которых мы боимся. Должно иметься какое-то основание для нашего абсолютного убеждения в том, что nihil sit in intellectu quod non antea fuerit in sensu [Нет, пожалуй, ничего в мыслях, что не было прежде воспринято с помощью чувств (лат.)] - девиз нашей западной экстраверсии. Но, как мы подчеркивали, эта экстраверсия психологически оправдана тем жизненным фактом, что компенсация бессознательным неподконтрольна человеку. Я знаю, что йога гордится свой способностью контролировать даже процессы бессознательного, так что ничего не может происходить в психике в целом, что неподотчетно высшему сознанию. Я не имею ни малейшего сомнения относительно того, что такое состояние в принципе возможно. Но это возможно только путем сближения с бессознательным. Такое сближение есть восточный аналог нашего западного фетиша «полной объективности», автоматической подчиненности одной цели, одной идее или делу ценой утраты всех следов внутренней жизни. С точки зрения Востока, эта полная объективность производит устрашающее действие, ибо приводит к полному погружению в сансару. С другой стороны для Запада самадхи не что иное, как ничего не значащее сновидение. На Востоке внутренний человек всегда держал твердой хваткой внешнего человека, и мир не имел возможности оторвать его от внутренних корней. На Западе внешний человек возвышается до такой степени, что становится отчужден от своей внутренней сущности. Единый Ум, Единство, безграничность и вечность оставались прерогативой Единого Бога. Человек становился маленьким, ничтожным и, как правило, виноватым.
Думаю, из моих рассуждений становится ясным, что какими бы противоречивыми ни были эти две точки зрения, каждая имеет свое психологическое обоснование. Обе являются односторонними в том смысле, что упускают из виду и не учитывают тех факторов, которые не укладываются в их собственную схему. Одна недооценивает мир сознания, другая - мир Единого Ума, и получается, что в своем экстремизме обе стороны теряют половину вселенной; их жизнь лишена целостной реальности, и может стать искусственной и нечеловеческой. На Западе существует магия «объективности», аскетизм ученого или маклера, которые оставляют красоту и многообразие жизни ради идеальной или не столь идеальной цели. На Востоке существует мудрость, мир, отрешенность и инерция души, которая вернулась к своим трудноразличимым истокам, действительно оставив все печали и радости существования, как это, по-видимому, должно быть. Неудивительно, что односторонность приводит к очень похожим формам монашества в обоих случаях, гарантирующим отшельнику, святому человеку, монаху или ученому непоколебимое следование одной цели. Человек, великий эксперимент природы или его собственный эксперимент, очевидно, предназначен для всех этих поприщ - если он может удержаться на них. Без односторонности дух человека не мог бы раскрыться во всем его многообразии. И в попытке понять обе стороны я не нахожу ничего, что могло бы принести вред.
Экстраверсия Запада и интроверсия Востока имеют одну общую цель. И тот и другой делают отчаянные попытки вторгнуться в простое естественное течение жизни. Это есть утверждение превосходства ума над материей, opus contra naturam [Противодействие природе (лат.)] - симптом молодости человека, все еще находящего радость в использовании самого мощного оружия, когда-либо изобретенного природой, - сознательного ума.
Приближаясь к закату в далеком будущем, человечество, быть может, еще выработает другой идеал. Даже победа со временем перестает быть мечтой.
Из работы К. Г. Юнга «Психологический комментарий
к “Тибетской книге о Великом Освобождении”»
