ДЖАЛАЛАДДИН РУМИ

Уже с раннего детства сын известного богослова Бахауддина Валада Джалаладдин проявил необыкновенную страсть к поэзии и истине. Отец даже начал называть его мавлана, «наш учитель». Великий аль-Араби, увидев их вместе, сказал: «Вот океан, шествующий вслед за озером!» У Араби юноша и учился. Поиск откровения свёл его, в конце концов, с бродячим дервишем Шамсаддином Мухаммедом, и он прикипел к суфизму. В 40 Руми теряет наставника, убитого фанатами поэта. В 50 он начинает грандиозную поэму «Месневи и Манави» – энциклопедию суфийского знания, мудрости и обычаев-притч, над которой (с помощником) работает до конца жизни. Он овладел эзотерикой до глубин, от чего и получил (уже ближе к нашему времени) звание «короля мистиков». Поэзию Руми перемежал с философской прозой, но главными были молитва и танец, что привело его к созданию ордена танцующих дервишей. Он настолько отождествился с убитым наставником, что даже подписал его именем один из поэтических сборников. Гёте его обожал и подражал (вкупе с другими великими восточными рапсодами). В результате появился его «Западно-восточный диван». (О. З. Кандауров)

Джалал ад-дин Мохаммад (Jalal-e-Din Mohammad), позже получивший известность как Мевлана Джалаладдин Руми, родился в городе Балх в начале XIII в. Это, ныне не очень заметное местечко на севере Афганистана, в те далекие времена было крупным и процветающим городом, находящимся на перекрестке караванных путей из Китая и Индии в Иран и Мавераннахр.

Его род происходит от Абу Бакра, одного из близких товарищей пророка Мухаммада. Отец Руми Мухаммад ибн Хусейн ал-Хатиби ал-Балхи, более известный как Бахауддин Велед, принадлежал к весьма почитаемому в тогдашнем обществе избранному кругу знатоков мусульманского богословия, Корана и преданий о пророке Мухаммаде. Он был хорошим оратором и снискал себе славу проповедника. Вместе с тем Бахауддин не скрывал своего увлечения суфизмом и разделял идеи Ахмада ал-Газали, чьим духовным последователем он себя считал, а также взгляды своего современника Наджмуддина Кубра, главы ордена Кубрави.

Обширные теологические познания, ученость и мудрость создали ему репутацию религиозного наставника и учителя, публичные выступления которого собирали многочисленную аудиторию и содействовали росту его авторитета, недаром его наградили титулом "Султан ученых" (Sultan'ul Ulema). Бахауддин преподавал в медресе (высшая духовная школа мусульман) и его проповеди в окрестностях Балха пользовались огромной популярностью. Впоследствии он объединил свои идеи в книге, названной "ал-Ма'ариф" ("Познания"). Этот сборник, включавший в себя как традиционные толкования Корана, так и идеи суфизма о единобытии, не мог не оказать влияния на становление взглядов Джалаладдина.

В начале ХIII века на Среднюю Азию и Иран неумолимой лавиной надвигались орды Чингиз-хана. Предвидя надвигающуюся опасность, отец будущего поэта Руми Бахауддин покинул древний город Балх. Его сыну Джалаладдину тогда было четырнадцать лет. Бахауддин намеревался совершить паломничество в Мекку, а затем поселиться где-либо в отдаленной стране, не подвергая себя и семейство жестоким гонениям монгольских завоевателей.

Предположительно он вместе с семьей в сопровождении 30 учеников и последователей выехал из Балха, присоединившись к каравану, направлявшемуся в Нишапур.

В это время в Нишапуре жил великий суфийский учитель и поэт Фаридуддин Аттар (Ferideddin Attar), и, по преданиям, говорят, что Бахауддин останавливался у него на некоторое время. До наших дней дошло множество легенд о жизни Аттара. Он написал 140 работ и среди них "Мантик ут-Тайюр" ("Парламент птиц"). Аттар был впечатлен сообразительностью и знаниями Джалаладдина, благословил ребенка, передав ему суфийскую бараку, и подарил ему копию своей книги "Асрар-наме" ("Книга тайн"), написанную в стихах. Идрис Шах пишет: "Суфийская традиция считает, что поскольку современные ему суфийские учителя были убеждены в высоком духовном потенциале юного Руми, их забота о его безопасности и развитии послужила причиной дальнейшего странствия беженцев. Они покидали Нишапур, провожаемые пророческими словами Аттара: "Этот мальчик зажжет для мира огонь божественного восторга".

Много позже Руми скажет: "Аттар обошел семь городов любви, а мы прошли лишь по одной улице".

Из Нишапура Велед и его семья направились в Багдад, где некоторое время жили в медресе известного суфия Шейха Шихаб ад-дина Сухраварди (Sehabeddin Suhreverdi), основателя суфийского ордена Сухравардийа. Среди слушателей его лекций был поэт Са'ди Ширази.

Затем Бахауддин продолжил свое путешествие, собираясь совершить паломничество в Мекку. Но когда его спрашивали откуда и куда он путешествует, Бахауддин отвечал: "Откуда и куда? Мы пришли от Бога, и к Богу возвратимся. Кто наделен силой отклонить нас от этого вечного, бесконечного пути? Мы приходим из сферы, не имеющей ни формы ни места, и в эту сферу мы возвращаемся"...

В 1229 году Бахауддин был приглашен в Конью султаном Алауддином Кей-Кубадом, при котором сельджукское государство в Малой Азии достигло вершины своего могущества. Этот правитель вел успешные войны с соседями (главным образом, с Византией и крестоносцами) и расширял свои владения. При нем выросли города, строились большие здания, развивалась торговля. Султан Алауддин покровительствовал ученым, поэтам, суфиям, стараясь через их посредство завоевать симпатии широких кругов населения. В Конье Бахауддин стал официальным проповедником и преподавателем медресе, продолжая посвящать сына в суфийские тайны. В 1231 году, после его смерти, Джалаладдин занял место отца.

Однако, по представлениям того времени, он был слишком молод, чтобы читать проповеди в соборной мечети по пятницам, обучать детей местной знати и богатых горожан основам богословия, религиозного права и толковать Коран. И Джалаладдин решает отправиться в святые города Дамаск и Халеб для того, чтобы проверить себя и свои познания в беседах с мудрецами века.

В прославленном халебском медресе Халавийе толковал он с великим арабским ученым Камаладдином Ибн аль-Адимом о девяти небесах и сочетаниях четырех элементов - огня, воздуха, земли и воды, из коих слагается мир видимый. Вели они речь и о сущности времени.

В Багдаде состоялась его встреча с великим мастером Аттаром.

Обсудив сложнейшие вопросы гносеологии и онтологии, логики и богословия с выдающимися учеными и богословами, Джалаладдин убедился: нет ничего, что было бы темным для его разума. Кроме того, примерно в это же время он вступает в контакт с величайшим поэтом и учителем Ибн-аль-Араби из Испании, который находился в Багдаде. Связь эта была установлена с помощью одного из учителей Руми – Бурханеддина из Темреза, члена мистического братства "Кубрави" и заменившего ему отца.

Руми было 40 лет, когда он начал полуоткрыто проповедовать свое мистическое учение (он избрал имя Руми в качестве псевдонима).

Неоднократно обращался он к мысли написать свои комментарии к Корану или же начать кропотливую работу над собственным сборником изречений Пророка, снабженным обширными пояснениями, или сводом своих лучших проповедей, написанных элегантной прозой в полном соответствии с литературным этикетом. Но даже предположение о том, что он станет поэтом, видимо, показалось бы ему невероятным. Как сам Джалаладдин откровенно высказал в одной из записанных бесед с учениками, занятие поэзией не пользовалось ни малейшим уважением в кругах духовенства в его родном Хорасане. Он говорил: "...пребывая в состоянии столь всепоглощающей любви, что, когда друзья приходили ко мне, я в страхе, что они могут помешать мне, творил и читал стихи, дабы этим увлечь их. А иначе для чего мне нужна была бы поэзия? Клянусь Аллахом, я никогда не питал к поэзии никакой склонности, и в моих глазах нет худшего занятия, чем она. [Но сейчас] она стала обязанностью, возложенной на меня [свыше]..."

Вскоре, его медресе становится центром наук, привлекая к себе ведущих философов того времени: Шемседдина Мардини (Semseddin-i Mardini), Кеди Сиреседдина Армеви(Kadi Siraceddin-i Urmevi) и Седреддина Коневи (Sadreddin-i Konevi). Руми, будучи уважаемым среди огромного числа ученых людей, собирал в мечети и обучал большое количество слушателей и студентов. Он стал уполномоченным султаната в вопросах юриспруденции и с его мнением считались все классы общества. Именно в это время его проповеди были записаны и собраны в труде, состоящем из семи частей и известном под названием Mecalis-i Seb'a.

Сам же Джалаладдин оставался неудовлетворенным уровнем своих знаний и понимания. В нем проснулась страсть к мистицизму, пока еще скрытая от большинства его последователей. И эта страсть требовала выхода и надлежащих средств выражения, чтобы, вырвавшись на свободу, охватить всю вселенную. И вот, в 1244 году Джалаладдин встречается с Шамсом Тебризи. Таинственный дервиш «Солнце веры из Табриза» был вдохновителем множества его прекрасных стихов, а также тех методов и форм, в которых его учению предстояло жить в Ордене Мевлеви.

Руми стал поэтом именно в этот период. Хотя его и считают одним из величайших персидских поэтов, поэзия для него была только побочным продуктом. Он считал ее всего лишь отражением истины - той необъятной внутренней реальности, которую он называет любовью. Он писал, что истинная любовь молчалива, ее невозможно выразить словами. Несмотря на то, что его поэзия была призвана воздействовать на людей тем способом, который можно назвать только магическим, она никогда не заставляла Руми смешивать ее с той сущностью, слабым отражением которой она являлась. Вместе с тем он считал ее средством, с помощью которого можно было связать то, что он “реально чувствовал”, с тем, что он мог сделать для других.

Применяя суфийский метод перспективного видения проблемы и не останавливаясь при этом перед разрушением глубоко укоренившихся мнений, Руми берет на себя роль критика поэзии.

Он говорит, что люди приходят к нему, и он любит их. Он создает для них стихи, чтобы они могли что-нибудь понять. Каким бы великим поэтом он ни был, поэзия предназначена для них, а не для него. “В конце концов, какое мне дело до стихов?” Для того, чтобы довести до сознания людей свое послание, он категорически заявляет, что когда он думает об истинной реальности, у него не остается времени для поэзии. Это осмелился бы сказать только поэт, обладающий высочайшим авторитетом у своих современников.

“Прежде, чем в этом мире появился сад, виноградная лоза и виноград, Наши души уже были пьяны от вина бессмертия”.

На ранней стадии передачи суфию иногда приходится использовать знакомые сравнения, но Руми следует стандартной суфийской формуле очень строго. Если больной хочет научиться ходить самостоятельно, он должен отбросить костыли. Ценность способа изложения Руми для Искателя состоит в том, что он все излагает в гораздо более ясном виде по сравнению с большинством материалов, доступных вне суфийских школ. Если некоторые поверхностные ордена сделали обычаем приучение своих последователей к повторяющимся стимулам, топтанию на одной и той же стадии развития и привычке пользоваться костылями”, то вины Джалаладдина Руми в том нет.

Руми оказал значительное идейное и литературное влияние на Запад. Благодаря тому, что в наше время большинство его трудов было переведено на западные языки, это влияние еще более усилилось. Но если он “поистине является величайшим мистическим поэтом в истории человечества”, то сами стихи Руми, в которые он вложил так много своих идей, можно по-настоящему оценить, только если читать их в оригинале. Однако идеи и методы, используемые Крутящимися дервишами и другими школами, испытавшими влияние Руми, не являются столь уж недоступными при условии, что человеку ясен способ изложения эзотерических истин.

Существуют три документа, по которым внешний мир может изучать деятельность Руми. Важнейшим произведением Руми является “Маснави-и-Ма’нави” (Духовные двустишия”). Оно состоит из шести книг и отличается такой поэтичностью и силой воображения, что чтение его в оригинале вызывает странное и сложное чувство восторга в сознании слушателя.

Руми писал эту книгу 43 года. Особая сложность идей, формы и манеры изложения не позволяет считать ее чисто поэтическим произведением.

Для суфия, а может быть и для любого другого человека, эта книга является голосом из другого измерения, которое в определенном смысле находится в самых глубоких тайниках сознания человека.

Воздействие “Маснави”, как и любого другого суфийского произведения, будет зависеть от условий, в которых человек изучает эту книгу. Она содержит в себе шутки, притчи, диалоги, ссылки на более ранних учителей и упоминания об экстатогенных методах, представляя собой поразительный пример применения метода рассеивания, когда с помощью многопланового воздействия постепенно создается общая картина, выполняющая функцию передачи суфийского послания в сознание человека.

Как и все суфийские учителя, Руми частично приспосабливает это послание к тому окружению, в котором он работает. Сообщается, что он ввел танцы и круговые движения в качестве упражнений для своих учеников из-за флегматичности населения Коньи. Т. н. изменение учения или деятельности, предписываемое различными суфийскими учителями, в действительности является не более чем применением этого правила.

В своей системе обучения Руми использовал объяснения и интеллектуальные упражнения, размышление и медитацию, деятельность и бездействие. Сочетание духовной активности Крутящихся дервишей с телодвижениями, исполняемыми под аккомпанемент свирели, является результатом особого метода, изобретенного для того, чтобы помочь Искателю достичь гармонии с мистической реальностью и преобразить его с помощью этой реальности. Все, о чем догадывается неразвитый человек, имеет свое значение и применение в рамках особого контекста суфизма, который может оставаться незаметным до тех пор, пока человек не познает его на опыте.

Руми пишет: “Молитва обладает формой, звуковым выражением и физической реальностью. Все, что связано со словом, имеет и физический эквивалент, а каждой мысли соответствует определенное действие”.

Несмотря на то, что Руми совершенно бескомпромиссно высказывает самые непопулярные идеи (например, о том, что независимо от своих внешних достижений обычный человек является незрелым в области мистицизма), одной из его подлинно суфийских характеристик является то, что он почти за любым человеком оставляет возможность добиться определенных успехов в деле осуществления его предназначения.

Подобно многим другим суфиям, работавшим в условиях сильного теологического влияния, Руми, прежде всего, начинает говорить со своими слушателями о религии. Он подчеркивает, что метод подхода к обычной эмоциональной религии, характерный для организованных институтов, является неверным. Завеса Света, порожденная самодовольством, более опасна, чем Завеса Тьмы, которую создает в уме человека порок. Понимание приходит с любовью, его нельзя добиться различными организационными методами.

Часто он разными способами выражает одну и ту же мысль, добиваясь того, чтобы она глубже проникла в ум читателя. Суфии считают, что идея сможет проникнуть в обусловленный (закрытый) ум, только если она будет выражена так, что ей удастся проскользнуть сквозь завесу обусловленности. Тот факт, что несуфии имеют так мало общего с суфиями, означает, что последним необходимо использовать основные элементы, присущие каждому человеку, которые еще не совсем уничтожены различными проявлениями все той же обусловленности. Речь идет именно о тех элементах, которые определяют собой суфийское развитие. Любовь является важнейшим и самым постоянным из них, она представляет собой тот фактор, которому предстоит вести человека и все человечество к завершенности:

“Человечество чувствует свою незавершенность и обладает желанием, оно стремится к завершенности всеми средствами, но только любовь поможет ему добиться цели”.

Однако любовь является сама по себе серьезным делом, находящимся в тесной взаимосвязи с озарением. Каждый из этих факторов усиливает друг друга. Сила огня познания слишком велика, чтобы выдержать ее без подготовки:

“Огонь печи может оказаться слишком сильным, чтобы воспользоваться его теплом, а более слабое пламя лампы может дать вам именно столько тепла, сколько вам необходимо в данное время”.

В определенных случаях, продолжает Руми, жизнь следует рассматривать одновременно как целое и как некую отдельную часть. Достижение гармонии с целым, т. е. всесторонняя деятельность жизни, является чрезвычайно важной на пути к озарению.

С помощью упражнений ученик развивает в себе способность по-новому видеть веши. В связи с этим его поведение в знакомых уже ситуациях будет иным.

Суфийская концепция мудрости и невежества теперь изменяется. Руми формулирует ее таким образом: “Если бы человек стал совершенно мудрым и полностью избавился бы от невежества, эта мудрость разрушила бы его. Следовательно, невежество похвально, ибо оно поддерживает непрерывное существование. Чередуясь с мудростью, невежество помогает ей, подобно тому, как день и ночь дополняют друг друга”.

Совместная работа противоположностей - еще один важный вопрос, на котором заостряет внимание суфизм. Когда примиряются внешне противоположные вещи, личность становится не только совершенной, но и выходит за рамки знакомых нам человеческих возможностей. Приблизительно это состояние можно описать сказав, что человек становится безмерно могущественным. Что именно это означает и как это происходит, можно узнать только из личного опыта - обычные слова здесь бессильны.

Подход ко всей жизни, ко всему творению становится всеобъемлющим. В “Маснави” говорится, что “мастер скрыт в своей мастерской”, скрыт своей работой, которая соткала завесу вокруг него. Мастерская - это царство света; все, что вне ее - царство тьмы.

Процесс эволюции человека невозможно остановить.

Единство интеллекта и интуиции, приводящее к познанию и развитию, к которым стремятся суфии, основывается на любви. Такая любовь является непременной темой произведений Руми.

В одном из стихов Руми говорит: “Вы принадлежите к миру измерений, но пришли вы оттуда, где нет никаких измерений. Закройте первую лавку, пора открывать вторую”.